Объект – деревня Красный Берег. По легенде, она получила свое название из-за того, что яблони здесь были редкого сорта и цвели красным цветом. Именно здесь находился один из 14 на территории Беларуси детских концлагерей.
«Детям, прошедшим фашистский ад». Эти слова встречают людей перед входом в мемориальный комплекс, воздвигнутый в память о детях, погибших в деревне Красный Берег Жлобинского района Гомельской области. И именно тут, среди огромного яблоневого сада, заслуженный архитектор Беларуси, лауреат Ленинской премии и один из авторов мемориала в Хатыни Леонид Левин создал свою «Площадь Солнца»…
Даже когда распускаются на яблонях цветы и светит яркое солнце, находясь здесь, почти физически ощущаешь ледяное прикосновение чего-то ужасного, того, чего не может, не должно происходить на земле. И сколько бы лет ни прошло со дня Великой Победы, в этом месте время, похоже, остановилось.
Жгущее ощущение чужого, далекого горя захлестывает душу. Впрочем, словами это вряд ли передать. Больше эти чувства может понять тот, кто бывал в Хатыни – одной из 619 белорусских деревень, сожженных гитлеровцами вместе с жителями. Недаром мемориал в Красном Береге называют «детской Хатынью». Ныне это памятник, аналогов которому нет нигде в мире…
Посетить комплекс просто необходимо. Классик белорусской литературы Владимир Короткевич писал: «Той, хто не памятае мiнулае, хто забывае мiнулае, вымушаны перажыць яго зноў, безлiч разоў…» А такое повториться не может, не должно. Пока люди остаются людьми.
Каждая деталь здесь по-своему символична. Мемориал задумывался, как развернутая в пространстве панорама, как путь, трагичность которого можно осознать, только пройдя по одному из лучей Площади Солнца. Это единственный черный луч, выделяющийся на фоне семи золотистых. И всех на этом пути встречает тоненькая фигурка девочки – опаленного войной беззащитного ребенка, лицо которого перекошено от боли и беспомощности. Поднятыми над головой руками девочка словно защищается от страхов и ужасов войны. Она стоит на камешках красного цвета, символизирующих кровь детей.
А вот парусный бумажный кораблик с именами из лагерных записей, отлитыми в металле… Марина, Настя, Зоя, Вера, Аркаша, Тема, Арина, Петя, Оля, Олежка, Сима, Витя… Такие кораблики мы тоже когда-то делали из тетрадных страниц и пускали в плавание по весенним ручьям на улицах детства. Этот же приплыл в свою последнюю гавань под названием Красный Берег. Он – напоминание о тысячах детей, весна которых была убита в 1943 году.
…В 1943-м на этом месте создали донорский концентрационный лагерь, где брали кровь у несовершеннолетних. Всего было два накопителя. В первом у них забирали полностью всю кровь, а во втором за 7 недель брали ее от 8 до 19 раз. И памятник девочке здесь неспроста, именно у них чаще встречается первая группа с положительным резус-фактором.
Дети в лагерь прибывали не только из Гомельской, но и из Могилевской, Минской областей, из Украины, Прибалтики, окрестностей Смоленска и Брянска. То есть оттуда, где шла война. И брали кровь именно у славянских детей в возрасте от 8 до 14 лет, то есть в период, когда идет активное гормональное развитие – самая чистая кровь.
Во время сортировки некоторые малыши даже хотели попасть в донорский концлагерь. Были наслышаны, что здесь немцы не бьют, моют чуть ли не каждый день, а на обед дают сладкое. Доброжелательные тети в белых халатах регулярно приходили и уводили ребят группами. Клали на столы под наклоном и просовывали худенькие ручки в отверстия в стене.
Умирать было не больно – обескровленные дети просто засыпали. Навсегда. Тем же, кто еще подавал признаки жизни, немецкие врачи «из гуманности» обмазывали губы ядом. А тела сжигали.
…Далее ступеньки полукруглой лестницы словно ведут в страшные годы военного лихолетья. Тот самый луч черного цвета проходит через пустой класс из белых парт и черной школьной доски. Это «Луч Памяти». В классе – 21 парта на 42 ученика. Однако уже никто и никогда не сядет за эти парты… Не сядут те самые 1990 учеников – узников концлагеря. А ведь это только один класс. За годы войны фашисты уничтожили в Беларуси 13 тысяч школ – десятки тысяч подобных классов.
А на доске… Ком подступает к горлу. Это предсмертное письмо-завещание 15-летней Кати Сусаниной отцу. Его нашли, когда разбирали кирпичную кладку разрушенной печи в одном из домов в освобожденном райцентре Лиозно, что в Витебской области. На конверте стоял адрес: «Действующая армия. Полевая почта №… Сусанину Петру». В Лиозно эта девочка была в рабстве у одного важного оккупанта и 12 марта 1943 года, в день своего 15-летия, более не в силах терпеть издевательств, покончила жизнь самоубийством. Перед этим она написала письмо отцу, который воевал на фронте:
«Дорогой папенька! Пишу тебе письмо с немецкой каторги. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых уже не будет. Моя просьба к тебе, отец, покарай немецких кровопивцев. Это завещание твоей умирающей дочери. Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи, ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется и вышвырнет вас, подлых захватчиков, вон». И офицер выстрелил маме в рот. Дорогой папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет. Если бы сейчас встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькой. Мои глаза впали, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь. Мне отбили легкие. А помнишь, папа, два года тому назад мне исполнилось 13, какие хорошие были именины. Ты мне тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой». Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню. А теперь, когда я взгляну на себя в зеркало, – платье рваное, номер, как у преступника, сама худая, как скелет, и соленые слезы в глазах. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят, затравленные голодными овчарками. Я работаю рабыней у немца Ширлина, работаю прачкой, стираю белье, мою полы. Работы много, а кушать два раза в день, в корыте с Розой и Кларой. Так хозяйка зовет свиней. Так приказал барон. «Русы были и есть свиньи». Я боюсь Клары, это большая жадная свинья. Она мне один раз чуть палец не откусила, когда я доставала из корыта картошку. Живу в сарае. В комнаты мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба. Хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине. Два раза я убегала. Меня находил их дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Когда теряла сознание, на меня выливали ведро воды и бросали в подвал. Новость. Сказала Юзефа. Хозяева уезжают в Германию с большой партией невольников и берут меня с собой. Я не поеду в эту трижды проклятую Германию. Я решила, что лучше умереть в родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Я не хочу больше мучиться рабыней у проклятых жестоких немцев, не дававших мне жить. Завещаю, папа, отомстить за маму и за меня. Прощай, добрый папенька. Ухожу умирать. Твоя дочь Катя Сусанина. Мое сердце верит – письмо дойдет. 12 марта 1943 года…»
Письмо было найдено в 1944 году. Оно не дошло до адресата.
Надежда ТАРАСОВА-ГУЛЬ, «ТБ»